Вы и ваши исследования – лекция Ричарда Хэмминга

Доктор Ричард Хэмминг, профессор морской школы Монтерея в штате Калифорния и отставной учёный Bell Labs, прочёл 7 марта 1986 года очень интересную и стимулирующую лекцию «Вы и ваши исследования» в переполненной аудитории примерно из 200 сотрудников и гостей Bellcore на семинаре в серии коллоквиумов в Bell Communications Research. Эта лекция описывает наблюдения Хэмминга в части вопроса «Почему так мало учёных делают значительный вклад в науку и так многие оказываются в долгосрочной перспективе забыты?». В течение своей более чем сорокалетней карьеры, тридцать лет которой прошли в Bell Laboratories, он сделал ряд прямых наблюдений, задавал учёным очень острые вопросы о том, что, как, зачем и почему они делали, изучал жизни великих учёных и великие достижения, и вёл интроспекцию и изучал теории креативности. Эта лекция о том, что он узнал о свойствах отдельных учёных, их способностях, чертах, привычках работы, мироощущении и философии.

Представление доктора Ричарда Хэмминга

Ричард Хэмминг был представлен Аланом Чиноветом, вице-президентом Applied Research в Bell Communications Research.

Приветствия, коллеги, и также многие из наших бывших коллег из Bell Labs, которые, как я понимаю, сегодня с нами на этом очень подходящем событии. Я с действительно огромным удовольствием представляю вам моего старого друга и давнего коллегу — Ричарда Хэмминга, или Дика Хэмминга, как он всегда был всем нам известен.

Дик — один из классиков математики и компьютерных наук, о чём, я уверен, аудитории не нужно напоминать. Он получил своё раннее образование в университетах Чикаго и Небраски, а докторскую степень в Иллинойсе; потом он присоединился к Лос-Аламосскому проекту во время войны. Затем, в 1946-ом, он пришёл в Bell Labs. Там я и встретил его, когда присоединился к их организации исследований в области физики. В те дни у нас, группы физиков, была привычка обедать вместе, и по какой-то причине этот странный парень из математики всегда был рад присоединиться к нам. Мы всегда были рады его присутствию, потому что он приносил так много оригинальных идей и взглядов. Могу вас заверить, что те обеды стимулировали.

Я думаю, последний раз я встретил его — это было около десяти лет назад — на довольно любопытной небольшой конференции в Дублине, где мы оба выступали. Как всегда, он был потрясающе интересен. Просто как пример дерзких мыслей, которые он выдаёт, я помню, как он сказал: «Есть длины волн, которые люди не могут видеть, звуки, которые люди не могут слышать, и может, у компьютеров есть мысли, которые люди не могут думать». Ну, с Диком Хэммингом нам не нужен компьютер. Я думаю, мы попали на крайне увлекательную лекцию.

Лекция "Вы и ваши исследования" доктора Ричарда Хэмминга

Мне приятно находиться здесь. Я сомневаюсь, что смогу соответствовать такому представлению. Моя лекция называется «Вы и ваши исследования». Она не об управлении исследованиями; она о том, как лично вы ведёте свою работу. Я мог бы прочесть лекцию на другую тему, но я буду говорить о вас. Я не говорю об ординарной, непримечательной работе; я говорю о великой работе. Чтобы дать понять, что я называю великой работой, я иногда буду произносить «работа на Нобелевскую премию». Она не обязательно должна получать Нобелевскую премию, но я подразумеваю такие вещи, которые мы считаем великими. Теория относительности, если хотите, теория информации Шеннона, любые другие выдающиеся теории — о таких вещах я говорю.

Как я начал это изучать? В Лос Аламос меня взяли поддерживать вычислительные машины, которые поставили другие люди, чтобы учёные и физики могли вернуться к своему делу. Я увидел, что я был просто мальчиком. Хотя физически я был таким же, они были другими. И я, прямо говоря, завидовал. Я хотел знать, почему они так отличались от меня. Я близко видел Фейнмана. Я видел Ферми и Теллера. Я видел Оппенгеймера. Я видел Ханса Бете — он был моим начальником. Я видел достаточно очень способных людей. Мне стало очень интересно, какая разница между людьми, которые делают значимые вещи, и людьми, которые их не делают.

Когда я пришёл в Bell Labs, я пришёл в очень продуктивный отдел. Бод в то время был главой отдела; там был Шеннон и другие. Я продолжал изучать вопросы «Почему?» и «В чём разница?». Я продолжал читать биографии и автобиографии, задавать людям вопросы вроде «Как вы пришли к тому, чтобы сделать это?». Я старался открыть, в чём же различия. Именно о них я и расскажу.
Почему эта лекция важна? Я думаю, она важна, потому что у каждого из вас лишь одна жизнь. Даже если вы верите в реинкарнацию, она вам ничем не поможет от жизни к жизни! Почему бы вам в этой жизни не делать значимые вещи, что бы вы ни считали значимым? Я не буду говорить, что значимо. Вы знаете, что я имею в виду. Я буду говорить преимущественно о науке, потому что это то, что я изучал. Но многое из того, что я видел, применимо к другим областям. Выдающаяся работа характеризуется практически одинаково в большинстве областей, просто я говорю о науке.

Чтобы достучаться до вас лично, я должен говорить от первого лица. Я должен сделать, чтобы вы отбросили скромность и сказали себе: «Да, я хочу делать первоклассную работу». Наше общество неодобрительно смотрит на тех, кто намеревается делать по-настоящему хорошую работу. «Вы не должны. На вас должна снизойти удача и вы сделаете что-то великое случайно». Ну, это очень глупо. Я говорю: почему бы вам не вознамериться сделать что-то значимое. Вы не обязаны рассказывать об этом другим людям. Но разве не стоит сказать себе: «Да, я хочу сделать что-то значимое»?

(Перев: абзац пропущен).

Позвольте мне начать не логически, а психологически. Большое возражение, которое я вижу — это мнение, будто великая наука делается наудачу. «Это всё дело случая». Но посмотрите на Эйнштейна. Заметьте, сколько разных хороших вещей он сделал. Было ли это всё удачей? Не слишком ли много? Посмотрите на Шеннона. Он сделал не только теорию информации. За несколько лет до того он сделал кое-какие другие хорошие вещи, некоторые из которых ещё заперты под замком криптографии. Он сделал много хороших вещей.

Вы снова и снова видите, что годные люди делают в жизни больше, чем одну хорошую вещь. Иногда человек делает только что-то одно за всю свою жизнь, и мы поговорим об этом позже. Но очень часто есть повторение. Я утверждаю, что удача не объясняет всё. И я процитирую Пастера, который сказал: «Удача благоволит подготовленному разуму». Это выражает то, как я считаю. Действительно, есть элемент удачи, и вместе с тем его нет. Подготовленный разум рано или поздно находит что-то важное и делает это. Поэтому да, это удача. То, что именно вы сделаете — это удача; но сам факт, что вы что-то сделаете — нет.
Например, когда я пришёл в Bell Labs, я какое-то время делил офис с Шенноном. Как раз когда он занимался теорией информации, я занимался теорией кодирования. Подозрительно, что мы двое занимались этим в одном и том же месте в одно и то же время — это было в воздухе. И вы можете сказать, что это была случайность. А с другой стороны, вы можете сказать: «Но почему среди всех людей в Bell Labs в ту пору были те двое, которые занимались этим?» Да, отчасти это удача, а отчасти — подготовленный разум. Об «отчасти» я и буду говорить. Итак, хотя я ещё несколько раз вернусь к удаче, я хочу избавиться от идеи, что удача — единственный фактор, который определяет, сделаете вы великую работу или нет. Я утверждаю, что у вас есть некоторый, хотя и неполный, контроль над этим. И я процитирую Ньютона на эту тему. Ньютон сказал: «Если бы другие думали так же напряжённо, как я, они получили бы похожие результаты».

Одна из характеристик, которая есть у многих людей, включая великих учёных, — это что когда они были молоды, у них обычно были независимые мысли и смелость ими заниматься. Например, Эйнштейн в возрасте примерно 12 или 14 лет задал себе вопрос: «Как бы выглядела волна света, если бы я двигался со скоростью света, чтобы посмотреть на неё?» Он знал, что теория электромагнетизма говорит, что невозможен стационарный локальный максимум. Но если бы он двигался рядом с волной со скоростью света, он бы увидел локальной максимум. Он смог увидеть противоречие в 12, 14 лет или около того — что всё было неправильно и что со скоростью света было что-то особенное. Случайность ли то, что в итоге он создал специальную теорию относительности? Уже рано он заложил некоторые кусочки, думая о фрагментах. Это необходимое, но недостаточное условие. Все эти вещи, о которых я буду говорить, — это одновременно и случайность и не случайность.

Как насчёт наличия больших «мозгов»? Звучит хорошо. У многих из вас в этом зале, вероятно, достаточно мозгов, чтобы делать первоклассную работу. Но великая работа — это что-то помимо просто мозгов. Мозги измеряется по-разному. В математике, теоретической физике, астрофизике обычно мозги в большой степени соотносятся со способностью манипулировать символами. И потому обычные тесты IQ склонны оценивать их довольно высоко. С другой стороны, в других областях это что-то другое. Ко мне однажды зашёл Билл Пфанн — парень, который сделал зонную плавку. У него была размытая идея о том, что он хотел, и были какие-то уравнения. Было ясно, что этот человек особо не знал математику и не мог чётко выражать мысли. Его задача казалась интересной, поэтому я взял её домой и немного поработал. Я в итоге показал ему, как использовать компьютеры, чтобы он мог сам вычислять свои ответы. Я дал ему возможность вычислять. Он двинулся вперёд, без особого одобрения со стороны своего отдела, но в итоге он собрал все премии в своей области. Как только он двинулся, его неловкость, его косноязычие отпали, и он стал намного более продуктивен и во многом другом. Определённо, он стал намного лучше выражать мысли.

И я также могу назвать человека по имени Клогстон. Я полагаю, его нет в этой аудитории. Я встретил его, когда работал с группой Джона Пирса, и я не подумал, что он что-то собой представлял. Я спросил своих друзей, которые учились с ним, был ли он таким же в аспирантуре. Они ответили, что «да». Я бы уволил этого парня, но Джон Пирс был умён и оставил его. Клогстон в итоге сделал кабель Клогстона. После того у него был стабильный поток хороших идей. Один успех принёс ему уверенность и смелость.

Одна из характеристик успешных учёных — смелость. Когда вы становитесь смелы и верите, что можете заниматься важными задачами, тогда и можете. Если вы думаете, что не можете, вы почти наверняка и не будете. Смелость — одна из вещей, которые были у Шеннона в изобилии. Вам достаточно только подумать о его основной теореме. Он хочет создать метод кодирования, но не знает, что делать, поэтому он создаёт случайный код. Потом он застревает. А затем он задаёт невозможный вопрос: «Что бы делал случайный средний код?» Он затем доказывает, что средний код произвольно хорош, и поэтому должен быть по меньшей мере один хороший код. Кто, как ни человек с бесконечной смелостью, решился бы думать эти мысли? Это свойство великих учёных: у них есть смелость. Они идут вперёд при невероятных обстоятельствах; они думают и продолжают думать.

Возраст — другой фактор, о котором особенно переживают физики. Они всегда говорят, что тебе надо совершить это, когда ты молод, или ты никогда это не сделаешь. Эйнштейн сделал свои работы в очень раннем возрасте, и все ребята из квантовой механики были отвратительно молоды, когда сделали свою лучшую работу. Большинство математиков, теоретических физиков и астрофизиков делают то, что мы считаем их лучшей работой, когда они молоды. Не то, что они не делают хорошей работы в старом возрасте, но мы больше всего ценим то, что они сделали рано. С другой стороны, в музыке, политике и литературе то, что мы считаем лучшей работой, часто делается в позднем возрасте. Я не знаю, где на этой шкале располагается ваша область, но у возраста есть эффект.

Но позвольте мне сказать, почему возраст, как кажется, обладает таким эффектом. Для начала, если вы сделаете какую-то хорошую работу, вы обнаружите, что оказались во всяких комитетах и больше неспособны работать. Вы можете обнаружить, что вы как Браттейн, когда он получил Нобелевскую премию. В день, когда объявили о премии, мы все собрались в аудитории Арнольда. Все три победителя поднялись и сказали речи. Браттейн практически со слезами в глазах сказал: «Я знаю об этом эффекте Нобелевской премии и я не позволю ему повлиять на меня. Я останусь старым добрым Уолтером Браттейном». «Ну», — сказал я себе, — «это здорово». Но через несколько недель я увидел, что он влияет на него. Теперь он мог работать только над большими задачами.

Когда ты знаменит, сложно работать над маленькими задачами. Вот что погубило Шеннона. После теории информации, что ещё вы можете сделать? Великие учёные часто делают эту ошибку. Они перестают сажать маленькие жёлуди, из которых растут могучие дубы. Они пытаются сделать что-то большое. А так не работает. Это ещё одна причина, которую вы обнаруживаете: когда вы получаете раннее признание, оно как бы стерилизует вас. Я приведу вам своё любимое высказывание многих лет. Институт расширенных исследований Принстона, по моему мнению, погубил больше хороших учёных, чем любой другой институт создал, судя по тому, что они делали до того, как пришли туда, и после. Не то, что они потом не были хороши. Но они были великолепны до него, и лишь просто хороши после.

Это поднимает, может немного вне очереди, вопрос рабочих условий. То, что большинство людей считают лучшими рабочими условиями, таковыми не являются. Совершенно ясно, что не являются, потому что люди часто наиболее продуктивны, когда рабочие условия плохи. Один из лучших периодов Лабораторий физики Кембриджа был, когда у них были практически бараки — они тогда делали лучшую физику всех времён.

Я приведу историю из собственной жизни. Быстро стало ясно, что Bell Labs не дадут мне нужное количество программистов, чтобы программировать вычислительные машины в абсолютном двоичном коде. Было ясно, что не дадут. Но все работали именно так. Я мог отправиться на западное побережье и легко получить работу в авиакомпаниях, но интересные люди были в Bell Labs, а ребята в авиакомпаниях интересными не были. Я долго думал, хочу я поехать или нет, и я думал, как мне совместить лучшее из двух возможных миров. Я в итоге сказал себе: «Хэмминг, ведь ты думаешь, что машины могут делать практически всё. Почему ты не можешь сделать, чтобы они писали программы?» То, что сначала казалось мне недостатком, очень рано заставило меня заняться автоматическим программированием. То, что кажется недостатком, при изменении точки зрения часто оказывается одним из лучших ваших преимуществ. Но вряд ли вы подумаете так, когда впервые увидите состояние дел и скажете: «Ууу, я никогда не получу достаточно программистов, так что как я сделаю какие-то стоящие программы?»

Есть много подобных историй. У Грэйс Хоппер есть похожие истории. Я думаю, если вы посмотрите внимательно, вы увидите, что часто великие учёные, немного повернув задачу, обращали недостаток в преимущество. Например, многие учёные, когда обнаруживали, что не могут заниматься задачей, наконец начинали изучать, почему не могут. Они затем поворачивали её по-другому и говорили: «Ну конечно, ведь вот оно». И получали важный результат. Поэтому идеальные рабочие условия — это что-то очень странное. Условия, которые вы хотите, не всегда для вас хороши.

Теперь про драйв. Вы можете видеть, что у большинства великих учёных потрясающий драйв. Я десять лет работал с Джоном Тьюки в Bell Labs. У него был потрясающий драйв. Однажды через три или четыре года, как я присоединился, я обнаружил, что Джон Тьюки был немного моложе меня. Джон был гением, а я, было очевидно, нет. Ну, я влетел в кабинет Бода и спросил: «Как кто-либо в моём возрасте может знать столько, сколько Джон Тьюки?» Бод откинулся в кресле, заложил руки за голову, немного улыбнулся и сказал: «Ты был бы удивлён, Хэмминг, сколько бы ты знал, если бы столько лет работал так же много, как он». Я просто выполз из кабинета!

Бод вот что сказал: «Знание и продуктивность — это как накопительный процент». Взять двух людей примерно равной способности, один из которых работает на десять процентов больше другого, и он со временем будет более, чем в два раза продуктивен. Чем больше ты знаешь, тем больше ты узнаёшь; чем больше ты узнаёшь, тем больше ты можешь делать; чем больше ты можешь делать, тем больше возможности. Это очень похоже на накопительный процент. Я не назову ставку, но она очень высока. Взять двух людей с совершенно одинаковой способностью, и тот, кому удаётся день за днём думать на час больше, будет в итоге намного продуктивнее. Я принял замечание Бода к сердцу. Я тратил намного больше своего времени, чтобы стараться работать немного больше, и обнаружил, что на самом деле могу делать больше. Я не люблю говорить это перед своей женой, но я ею иногда пренебрегал, потому что мне надо было работать. Вы должны пренебрегать разными вещами, если намерены сделать, что хотите. Тут нет сомнений.

В части драйва Эдисон сказал: «Гений — это 99% пота и 1% вдохновения». Может, он преувеличил, но идея в том, что хороший неуклонный труд приведёт вас удивительно далеко. Неуклонное приложение усилий и ещё больше умно направленного труда — вот, что даёт результат. Тут и проблема: драйв, неправильно направленный, никуда вас не ведёт. Я часто думал, почему так много моих хороших друзей в Bell Labs, которые работали так много или больше, чем я, не могли ничего показать. Неправильное направление усилий — это очень серьёзно. Просто напряжённого труда мало; его надо направлять разумно.
Есть другая черта, о которой я хочу рассказать; эта черта — неопределённость. мне потребовалось какое-то время, чтобы открыть её важность. Большинство людей любят верить, что что-то правда или неправда. Великие учёные очень хорошо переносят неопределённость. Они уверены в теории достаточно, чтобы двигаться вперёд. И они сомневаются в ней достаточно, чтобы замечать ошибки и недостатки, чтобы суметь шагнуть вперёд и создать новую теорию на замену неверной. Если вы слишком уверены, вы никогда не заметите недостатки; если слишком сомневаетесь, не сдвинетесь. Нужен правильный баланс. Но многие великие учёные хорошо знают, почему их теории верны, и также они хорошо знают и не забывают о несостыковках. Дарвин пишет в своей автобиографии, что нашёл необходимым записывать все свидетельства, которые, как казалось, опровергали его теорию, потому что иначе бы они ускользнули из его сознания. Когда вы обнаруживаете явные недостатки, вы должны внимательно следить за ними и смотреть, как их можно объяснить, или как можно изменить теорию, чтобы их учесть. Часто попадаются значимые дополнения. Значимые дополнения редко делаются добавлением ещё одного знака после запятой. Всё сводится к эмоциональной приверженности. Большинство великих учёных абсолютно привержены своей задаче. Те, которые не становятся привержены, редко производят выдающуюся, первоклассную работу.

Дальше. Эмоциональной приверженности недостаточно. Это явно необходимое условие. И я думаю, я могу сказать, почему. Каждый, кто изучал креативность, в итоге вынужден сказать: «Креативность происходит из вашего подсознания». Каким-то образом, неожиданно, оно просто появляется. Ну, мы очень мало знаем о подсознании; но вы довольно хорошо знаете, что ваши сны тоже происходят из вашего подсознания. И вы знаете, что ваши сны в большой степени — переработка переживаний дня. Если вы глубоко погружены и привержены какой-то теме день за днём, день за днём, вашему подсознанию не остаётся ничего иного, как работать над вашей задачей. И однажды утром вы просыпаетесь и вот ответ. У тех, кто не становится привержен своей текущей задаче, подсознание отвлекается на другие вещи и не выдаёт большого результата. Поэтому надо управлять собой так: когда у вас есть действительно важная задача, вы не должны позволять ничему другому занимать центр вашего внимания — вы должны удерживать свои мысли на задаче. Надо морить подсознание голодом, чтобы ему приходилось работать над вашей задачей, чтобы вы могли мирно спать и бесплатно получить ответ утром.

Алан Чиновет упомянул, что я обедал за столом физиков. Я обедал с математиками и обнаружил, что уже довольно много знал в математике; я особо не учился. Стол физиков был, как он сказал, захватывающе интересным, но мне кажется, он преувеличил, как много я привнёс. Было очень интересно слушать Уильяма Шокли, Уолтера Браттейна, Джона Бардина, Джона Бертрана Джонсона, Кеннета МакКея и других людей, и я многому учился. Но, к сожалению, люди уходили, потому что получали Нобелевские премии и повышения, и остались отбросы. Поэтому не было смысла обедать с ними!

На другой стороне столовой был стол химиков. Я работал с одним из ребят — Дэйвом МакКоллом; кроме того, он обхаживал нашего секретаря в то время. Я пошёл и спросил, не против ли они, если я присоединюсь к ним. Они не могли сказать «нет», так что я стал обедать с ними. И я начал спрашивать: «Какие в вашей области важные задачи?» А через неделю или около того: «Над какими важными задачами вы работаете?» Ещё через какое-то время я пришёл и спросил: «Если то, что вы делаете, неважно, и если вы не думаете, что это приведёт к чему-то важному, почему вы работаете над этим?» Меня там не жаловали после этого; мне пришлось найти кого-то другого, с кем обедать! Это было весной.

Осенью же Дэйв МакКолл остановил меня в коридоре и сказал: «Хэмминг, то твоё замечание пробралось мне под кожу. Я думал о нём всё лето — какие важные задачи есть в моей области. Я не изменил направления своих исследований, но думаю, что стоит это сделать». И я ответил: «Спасибо, Дэйв», и пошёл дальше. Я заметил через пару месяцев, что его сделали главой отдела. А потом он стал членом Национальной академии инженерии. Я заметил, что он достиг успеха. Я никогда не слышал, чтобы имена других ребят за тем столом упоминали в науке и научных кругах. Они не смогли спросить себя: «Какие задачи важны в моей области?»

Если вы не работаете над важной задачей, маловероятно, что вы сделаете важную работу. Это абсолютно ясно. Великие учёные тщательно и внимательно продумали какое-то количество важных задач в своей области, и они ищут, как подойти к ним. Позвольте предупредить вас: важная задача должна быть сформулировала аккуратно. Над тремя в определённом смысле важными задачами в физике никогда не работали, пока я был в Bell Labs. Под важными я подразумеваю гарантированную Нобелевскую премию и любую сумму денег, которую вы захотите назвать. Мы не работали над (1) перемещениями во времени, (2) телепортацией и (3) антигравитацией. Эти задачи не были важны, потому что у нас нет к ним подхода. Не последствия решения делают задачу важной, а то, есть ли у вас разумный подход. Вот, что делает проблему важной. Когда я говорю, что большинство учёных не работают над важными задачами, я подразумеваю это в таком смысле. Средний учёный, насколько я могу наблюдать, тратит почти всё своё время на задачи, которые, как он знает, не важны, и также он не считает, что они приведут к важным задачам.

Я сказал ранее о посадке жёлудей, чтобы могли расти дубы. Вы не всегда можете точно знать, где быть, но вы можете работать там, где что-то может произойти. И даже если вы считаете, что великая наука — дело удачи, вы можете стоять на вершине горы, куда бьёт молния; вам не надо прятаться в долине, где вы в безопасности. Но средний учёный почти всегда делает безопасную рутинную работу и потому он (или она) не выдаёт много. Это настолько просто. Если вы хотите делать великую работу, вы определённо должны работать над важными задачами и у вас должна быть идея.

В этом ключе, при некоторых толчках со стороны Джона Тьюки и других людей, я наконец завёл то, что я назвал «временем больших мыслей». Когда я шёл на обед в полдень пятницы, я после этого обсуждал только большие мысли. Под большими мыслями я имею в виду такие: «Какой будет роль компьютеров во всей AT&T?», «Как компьютеры изменят науку?» Например, я увидел, что в то время девять из десяти экспериментов делали в лаборатории, и один из десяти на компьютере. Я как-то сделал замечание вице-президентам, что будет наоборот, то есть девять из десяти экспериментов будут делать на компьютере и один в лаборатории. Они знали, что я был сумасшедшим математиком и у меня не было контакта с реальностью. Я знал, что они были неправы, и время показало, что они были неправы, а я прав. Они строили лаборатории, когда они не были нужны. Я видел, что компьютеры трансформируют науку, потому что тратил много времени, задаваясь вопросом, каким будет влияние компьютеров на науку и как я могу изменить его. Я спрашивал себя: «Как это изменит Bell Labs?» В другой раз я сделал по тому же адресу замечание, что более половины людей в Bell Labs будут тесно взаимодействовать с вычислительными машинами до моего ухода. Ну, у всех вас теперь есть терминалы. Я много думал о том, куда движется моя область, где были возможности, и какими важными вещами я могу заниматься. Мне надо двигаться туда, где есть шанс сделать что-то важное.

Большинство великих учёных знают много важных задач. У них где-то 10-20 важных задач, к которым они ищут подход. И когда они видят новую идею, можно услышать, как они говорят: «А, это относится к этой задаче». Они бросают всё остальное и берутся за дело. Я могу рассказать ужасную историю, которую мне рассказали, но я не могу ручаться за её правдивость. Я сидел в аэропорту, разговаривая со своим другом из Лос Аламоса о том, как удачно, что эксперимент деления атома провели в Европе тогда, когда провели, потому что это заставило нас работать над атомной бомбой здесь в США. Он ответил: «Нет. В Беркли мы собрали кучу данных; мы не добрались до их обработки, потому что строили ещё некоторое оборудование, но если бы мы обработали данные, мы открыли бы деление атома». Оно было у них в руках и они им не занимались. Они стали вторыми!

Великие учёные, когда открывается возможность, поднимаются и устремляются к ней. Они бросают всё остальное. Они избавляются от других вещей и двигаются за идеей, потому что они уже продумали дело. Их умы готовы; они видят возможность и идут за ней. Конечно, часто возможности не срабатывают, но вам не надо попадать во много из них, чтобы сделать великую работу. Один из главных трюков — это долго жить!

Ещё одна черта — мне потребовалось время, чтобы её заметить. Я заметил следующие факты о людях, которые работают с открытой дверью или закрытой. Я заметил, что если дверь в ваш кабинет закрыта, вы можете делать больше работы ото дня ко дню, и вы более продуктивны, чем большинство. Но 10 лет спустя вы как-то не очень знаете, над какими задачами стоит работать. Вся работа, которой вы напряжённо занимались, имеет посредственную важность. Того, кто работает с открытой дверью, всё время прерывают, но периодически он также получает наводки на то, что собой являет мир и что может быть важно. Я не могу доказать причинно-следственную связь и можно сказать, что «закрытая дверь символизирует закрытый ум». Я не знаю. Но я могу сказать, что есть хорошая корреляция между теми, кто работает с открытой дверью, и теми, кто в итоге делает важные вещи, хотя люди, которые работают с закрытыми дверями, часто работают напряжённее. Кажется, будто они работают немного не над теми вещами — не очень, но достаточно, чтобы упустить славу.

Я хочу рассказать ещё об одной теме. Она основана на песне, которую, я думаю, многие из вас знают: «Дело не в том, что вы делаете, а том, как вы это делаете». Я начну с собственного примера. Я повёлся на то, чтобы в дни абсолютного двоичного кода решить на цифровом компьютере задачу, которую не могли решить лучшие аналоговые компьютеры. И я получал решение. Когда я подумал хорошенько, я сказал себе: «Ты знаешь, Хэмминг, тебе надо будет подать отчёт об этой военной задаче. Когда ты тратишь много денег, тебе надо отчитаться за них и каждая аналоговая лаборатория захочет отчёт, чтобы посмотреть, не смогут ли они найти в нём недостатки». Я производил нужную интеграцию весьма паршивым методом, мягко говоря, но я получал решение. И я понял, что в действительности задача состояла не в том лишь, чтобы получить решение; она состояла в том, чтобы показать впервые и без всякого сомнения, что цифровая машина могла победить аналоговую на её собственной территории. Я переработал метод решения, создал теорию, красивую и элегантную, и изменил то, как мы вычисляли решение; результаты не отличались. В опубликованном отчёте был элегантный метод, который в последующие годы был известен, как «метод интеграции дифференциальных уравнений Хэмминга». Он уже устарел, но какое-то время этот метод был очень хорош. Немного изменив задачу, я сделал значимую работу, а не тривиальную.

Таким же образом, используя машину на чердаке в ранние дни, я решал задачу за задачей; довольно многие были успешны и было несколько неудач. В одну пятницу, завершив задачу, я пошёл домой, и, что странно, я не был рад; я был подавлен. Мне представилась жизнь, которая состояла из длинной череды задач — задача за задачей, задача за задачей. После некоторого размышления я решил: «Нет, я должен быть в массовом производстве вариабельного продукта. Я должен заняться всеми задачами следующего года, а не только той, что сейчас передо мной». Изменив вопрос, я всё равно получал такие же или лучшие результаты, но я изменил дело и сделал значимую работу. Я подошёл к большой задаче: как мне победить машины и выполнить все задачи следующего года, когда я не знаю, какими они будут? Как мне подготовиться к этому? Как мне выполнить эту конкретную задачу, чтобы быть на высоте? Как мне повиноваться правилу Ньютона? Он сказал: «Если я и видел дальше других, то это потому что стоял на плечах гигантов». В эти дни мы стоим на стопах друг друга!

Вам следует делать свою работу так, чтобы другие могли строить на ней, чтобы они сказали: «Да, я стоял на плечах такого-то и такого-то и я видел дальше». Сущность науки кумулятивна. Немного изменив задачу, вы часто можете сделать великую работу, а не просто хорошую работу. Вместо того, чтобы подходить к отдельным задачам, я решил, что никогда не буду больше заниматься отдельными проблемами, если только не как классами проблем.

Если вы хорошо смыслите в математике, вы знаете, что попытка обобщить часто значит, что решение простое. Часто, остановившись и сказав: «Он хочет решить задачу, но она характерна для того и того. Я могу подойти ко всему классу задач с более превосходным методом, а не таким специфическим, потому что раньше я был погружён в ненужные детали». Абстракция часто упрощает дело. С тех пор я отложил методы и приготовился к будущим задачам.

Завершая эту часть, я напомню: плох работник, который винит свои инструменты; дельный человек берётся за работу с тем, что у него есть, и получает наилучшее решение, которое может. И я говорю, что изменяя задачу, глядя на вещи по-другому, вы можете добиться существенной разницы в своей продуктивности, потому что вы можете либо работать так, чтобы люди могли строить на том, что вы сделали, или так, чтобы следующему человеку, по сути, приходилось снова повторять то, что вы сделали. Это касается не только самой работы, но и того, как вы составляете отчёт, как вы пишете публикацию. Это всё отношение в целом. Широкую, общую работу так же легко сделать, как и очень узкую. И это намного сильнее удовлетворяет!

Я теперь подошёл к очень невкусной теме. Недостаточно сделать работу; надо её продать. «Продавать» для учёного — очень неловкое занятие. Это отвратительно; вы ведь не должны это делать. Мир, по идее, должен ждать, и когда вы сделаете что-то великое, они должны кинуться и рукоплескать. Но факт в том, что все заняты собственной работой. Вы должны представить работу так, чтобы они отложили свои занятия, посмотрели, что вы сделали, прочли, вернулись и сказали: «Да, это было хорошо». Я предлагаю вам, когда вы будете листать страницы журнала, задаться вопросом, почему вы читаете одни статьи, но не другие. Вам лучше писать свой отчёт так, чтобы когда его опубликуют в Physical Review или каком угодно другом издании, и когда читатели листают, они не пролистали ваши страницы, но остановились и прочли вашу работу. Если они не остановятся и не прочтут её, вы не получите признания.

Есть три вещи, которые вы должны делать, чтобы продавать. Вы должны писать ясно и хорошо, чтобы люди читали; вы должны научится давать довольно формальные лекции; и вы должны научиться давать неформальные лекции. У нас много так называемых «неизвестных учёных». На конференции они молчат, а три недели после принятия решения подают отчёт, где пишут, почему следует делать так и так. Ну, слишком поздно. Они не встают прямо посреди жаркой конференции, в середине обсуждения, и не говорят: «Нам следует делать это по таким-то причинам». Вам следует освоить эту форму коммуникации так же хорошо, как подготовленные речи.

Когда я только начал, мне практически физически становилось плохо, когда я читал лекции, и я очень-очень нервничал. Я понял, что мне надо либо научиться читать лекции гладко, либо я, по сути, погублю свою карьеру. Когда IBM впервые попросили меня прочесть лекцию в Нью-Йорке, я решил, что дам очень хорошую лекцию. Лекцию, которую будут хотеть; не техническую, а широкую. И в конце, если она понравится, я тихо скажу: «В любой момент, когда захотите, я приду и прочту вам лекцию». В результате я получил много практики, читая лекции для ограниченных аудиторий, и перестал бояться.

Ещё я мог изучать, какие методы были эффективны, а какие нет. Посещая встречи, я уже изучал, почему некоторые работы запоминают, а большинство — нет. Технический человек хочет дать очень ограниченную техническую лекцию. Как правило, аудитория хочет широкую лекцию общего характера и хочет гораздо больше общего обзора и введений, чем желает дать спикер. В результате многие лекции неэффективны. Лектор называет тему и внезапно ныряет в детали. Мало кто может уследить. Вы должны нарисовать общую картину, чтобы рассказать, почему это важно, и затем медленно развернуть эскиз того, что было сделано. Тогда большее число людей скажут: «Да, Джо сделал это» или «Мэри сделала то, я действительно вижу, о чём это. Да, Мэри дала по-настоящему хорошую лекцию, я понимаю, что она сделала». Как правило же, люди дают очень ограниченную, безопасную лекцию; это обычно неэффективно. Кроме того, многие лекции переполнены информацией. Поэтому я скажу, что эта идея продажи очевидна.

Позвольте мне подытожить. Вы должны работать над важными задачами. Я отрицаю, что всё это лишь удача, но я допускаю, что есть хорошая доля удачи. Я подписываюсь под словами Пастера: «Удача благоволит подготовленному разуму». Мне очень нравится, как я делал. В течение многих лет в пятничные дни только большие мысли, что значило, что я посвятил 10% своего времени на попытки решить большие задачи в своей области; то есть что было важно, а что нет. Я обнаружил ещё в ранние дни, что я, бывало, верил в одно, и тем не менее всю неделю шёл в другую сторону. Это было как-то глупо. Если я действительно считаю, что дело там, почему я шагаю сюда? Я должен либо изменить свою цель, либо изменить то, чем я занимаюсь. Потому я менял то, чем занимался, и шёл в направлении, которое считал важным. Это настолько легко.

Тут вы можете сказать, что вы не решаете, над чем должны работать. Ну, когда вы только начинаете, то может и не решаете. Но как только вы становитесь немного успешны, больше людей начинают просить результатов, чем вы можете выдать, и у вас есть небольшая возможность выбора, пусть и неполная. Я расскажу историю на этот счёт; она об обучении вашего босса. У меня был босс по имени Щелкунов; он до сих пор очень хороший мой друг. Какой-то военный человек пришёл ко мне и потребовал к пятнице какие-то решения. Ну, я уже отвёл свои вычислительные ресурсы на обработку данных для группы учёных; я был по колено в коротких, маленьких, важных задачах. Этот военный человек хотел, чтобы я решил его задачу к концу дня пятницы. Я сказал: «Нет, я дам её вам в понедельник. Я могу поработать над ней в выходные. Я не буду делать это сейчас». Он идёт к моему боссу, Щелкунову, и Щелкунов говорит: «Ты должен выполнить это для него; он должен получить это к пятнице». Я спрашиваю его, почему; он отвечает, что я должен. Я сказал: «Хорошо, Сергей, но когда ты будешь сидеть в своём кабинете в пятницу днём, ты увидишь, как этот парень выйдет в ту дверь». Я дал военному человеку решения в конце пятницы. Затем я пошёл к Щелкунову и сел; когда человек выходил, я сказал: «Видишь, Щелкунов, у этого парня ничего нет в руках; но я дал ему решения». Утром понедельника Щелкунов вызвал его и спросил: «Вы приходили работать в выходные?» Я услышал паузу, когда тот парень пытался понять, что будет дальше; но он знал, что ему надо было бы записаться, и лучше ему не говорить, что он приходил, когда он не приходил, поэтому он сказал, что его не было. С тех пор Щелкунов всегда говорил мне: «Ты устанавливаешь сроки; ты их меняешь».

Одного урока было достаточно, чтобы научить моего босса, почему я не хочу делать большие задания, которые вытесняют исследовательские вычисления, и почему было оправдано, что я не делал срочные работы, которые занимают все вычислительные ресурсы. Я вместо того хотел использовать мощности, чтобы решать большое количество маленьких задач. Опять же, в ранние дни я был ограничен в вычислительной мощности и в моей области считалось, что «математикам машины ни к чему». Но мне было нужно больше машинных ресурсов. Каждый раз мне приходилось отвечать какому-нибудь учёному из какой-то другой области: «Нет, я не могу; у меня нет машинных ресурсов». Он выражал недовольство. Я отвечал: «Иди, скажи своему вице-президенту, что Хэммингу нужно больше вычислительных ресурсов». Через некоторое время я увидел, что там наверху многие люди говорили моему вице-президенту: «Вашему человеку нужно больше вычислительных ресурсов». Я получил их!

Я также сделал ещё одну вещь. Когда я одалживал небольшие ресурсы в программировании, которые у нас были на заре вычислительных машин, я говорил: «Наши программисты не получают признания, которого заслуживают. Когда вы будете публиковать работу, поблагодарите этого программиста, или вы больше не получите моей помощи. Того программиста надо поблагодарить по имени; она напряжённо работала». Я ждал пару лет, а затем просматривал статьи в BSTJ (Bell System Technical Journal) за год, и считал, какая доля поблагодарила какого-то программиста. Я нёс это к боссу и говорил: «Вот какую центральную роль вычислительные системы играют в Bell Labs; если BSTJ важен, вот насколько важны вычислительные системы». Ему пришлось сдаться. Вы можете обучать своих боссов. Это тяжёлая работа. В этой лекции я смотрю только снизу вверх; я не смотрю сверху вниз. Но я рассказываю, как вы можете получать, что хотите, несмотря на высший менеджмент. Вы должны продавать свои идеи и там.

Ну, теперь я подошёл к вопросу «Стоят ли того усилия быть великим учёным?». Чтобы ответить на это, надо спросить людей. Когда вы проберётесь через заслонки их скромности, большинство людей скажут: «Да, делать первоклассную работу и знать это — это так же хорошо, как вино, женщины и песня, сложенные вместе». А если это женщина, она скажет: «Да, это так же хорошо, как вино, мужчины и песня, сложенные вместе». И если посмотреть на боссов, они заглядывают или спрашивают отчёты, чтобы поучаствовать в моментах открытий. Они всегда на пути. Так что очевидно, что те, кто уже сделал это, хотят сделать это снова. Но это ограниченная выборка. Я никогда не решался спросить тех, кто не делал великой работы, что они чувствовали насчёт всего. Это необъективная выборка, но я всё-таки думаю, что это стоит усилий. Я думаю, что определённо стоит постараться и сделать первоклассную работу, потому что, по-правде, ценность больше в борьбе, чем в результате. Усилия сделать что-то из себя представляются ценными сами по себе. Успех или слава — это своего рода дивиденды, по моему мнению.

Я рассказал вам, как сделать это. Это так легко, так почему же так много людей со всеми их талантами терпят неудачу? Например, по моему мнению, сегодня в математическом департаменте Bell Labs достаточно более способных и одарённых людей, чем я, но они не выдали особенно много. Некоторые из них выдали больше меня; Шеннон сделал больше меня, и некоторые другие сделали много, но я был продуктивнее большого числа других ребят, которые были лучше одарены. Почему так? Что случилось с ними? Почему так много людей, которые подавали большие надежды, потерпели неудачу?

Ну, одна из причин — это драйв и приверженность. Люди, которые берутся за большую работу с меньшей способностью, но которые привержены ей, делают больше тех, у кого огромные навыки и кто занимается работой лишь поверхностно, кто работает днём, затем идёт домой и занимается другими вещами, и возвращается к работе только на следующий день. У них нет глубокой приверженности, которая необходима для действительно первоклассной работы. Они выдают много хорошей работы, но мы говорим о первоклассной работе. Есть разница. Дельные, талантливые люди почти всегда выдают хорошую работу. Мы говорим о выдающейся работе; такой, которая получает Нобелевскую премию и заслуживает признание.

Вторая вещь, я думаю, — это проблема личностных недостатков. Я приведу в пример парня, которого я встретил в Ирвине. Он был главой вычислительного центра и он был на временном задании в качестве специального помощника президента университета. Было видно, что у него была работа с большим будущим. Как-то раз он привёл меня в свой кабинет и показал мне свой метод обработки писем и то, как он заботился о своей корреспонденции. Он отметил, насколько неэффективен был секретарь. Он хранил все свои письма разложенными вокруг; он знал, где было всё. И он мог вывести письмо в своём текстовом процессоре. Он хвастал, как изумительно это было, и как он мог делать намного больше работы без вмешательства секретаря. Ну, я поговорил с секретарём. Секретарь сказал: «Конечно, я не могу помочь ему; я не получаю его писем. Он не даёт мне данных для входа. Я не знаю, где и что он раскладывает. Конечно, я не могу помочь ему». Я вернулся к нему и сказал: «Смотри, если ты будешь делать всё в одиночку по нынешнему методу, ты сможешь продвинуться лишь настолько и не дальше. Если ты научишься работать с системой, ты сможешь пойти так далеко, как система сможет тебя продвинуть». И он никогда не продвинулся дальше. У него был личностный недостаток — стремление к тотальному контролю, и он не хотел понять, что нужна поддержка системы.

Это происходит снова и снова; хорошие учёные борются с системой, вместо того, чтобы научиться работать с ней и использовать преимущества, которые она даёт. Она даёт много, если научиться, как это использовать. Это требует терпения, но вы можете довольно хорошо научиться использовать систему, и вы можете научиться обходить её. В конце концов, если вам нужен ответ «Нет», вы просто идёте к боссу и легко получаете «Нет». Если вы хотите что-то сделать, не спрашивайте, делайте. Представьте ему свершившийся факт. Не дайте ему шанса сказать вам «Нет». Но если вы хотите «Нет», то его легко получить.

Другой личностный недостаток — это утверждение эго. Я расскажу о собственном опыте. Я приехал из Лос Аламоса и в ранние дни использовал вычислительную машину в Нью-Йорке на Мэдисон Авеню, где мы просто арендовали время. Я всё ещё одевался в западные одежды: большие косые карманы, боло и всё такое. Я подметил, что не получал такого же хорошего обслуживания, как другие люди. Я начал следить. Я прихожу и жду своей очереди, и я чувствую, что отношение ко мне не беспристрастно. Я спросил себя: «Почему? Никто из вице-президентов IBM не говорил «Покажите Хэммингу, где раки зимуют». Это делали секретари. Когда появляется окно, они находят, кому его дать, но они находят кого-то другого. Почему? Я не относился к ним плохо». Ответ был в том, что я одевался не так, как они чувствовали, что человек должен одеваться в той ситуации. Всё сводилось лишь к этому — я одевался неподходящим образом. Я должен был решить — утверждать своё эго и одеваться, как хочу, чтобы это постоянно отнимало энергию из моей профессиональной жизни, или сделать вид, что соответствую. Я решил, что сделаю вид, что соответствую. Я сразу стал получать намного лучшее обслуживание. И теперь, как старый яркий персонаж, я получаю лучшее обслуживание, чем другие люди.

Вы должны одеваться соответственно ожиданиям аудитории, к которой обращаетесь. Если я собираюсь выступить в компьютерном центре MIT, я надену боло и старую вельветовую куртку или что-то ещё. Я достаточно понимаю, чтобы не позволять своей одежде, своему внешнему виду, своим манерам препятствовать тому, что мне важно. Множество учёных чувствуют, что им надо утверждать своё эго и поступать по-своему. Им надо делать так, этак, или иначе, и они постоянно за это платят.

Джон Тьюки почти всегда одевался очень небрежно. Он приходил в важный кабинет и требовалось много времени, чтобы другой человек понял, что перед ним первоклассный человек и лучше его послушать. Много времени Джона уходило на преодоление такого неприятия. Это впустую растраченные силы! Я не говорю, что вы должны соответствовать среде; я говорю, что видимость соответствия здорово помогает. Если вы будете утверждать своё эго в том или другом — «это будет по-моему», — вы будете расплачиваться в течение всей своей профессиональной карьеры. И это, на протяжении жизни, будет огромной ненужной проблемой.

Взяв на себя труд рассказывать шутки и быть немного дружелюбным с секретарями, я получал от них превосходную помощь. Например, однажды по какой-то дурацкой причине все копировальные ресурсы на Мюррей Хилл оказались заняты. Не спрашивайте меня, почему, но так уж вышло. Мне надо было что-то сделать. Мой секретарь позвонила кому-то в Холмдел, прыгнула в автомобиль компании, провела час в дороге и скопировала материал, а затем вернулась. Это было вознаграждением за то, что я предпринимал усилия к тому, чтобы её приободрить, рассказывать ей шутки и в общем быть дружелюбным; это было такое небольшое дополнительное усилие, которое позднее для меня окупилось. Осознавая, что вы должны использовать систему, и изучая, как сделать, чтобы система делала вашу работу, вы учитесь менять систему под свои нужды. Либо же вы можете постоянно с ней бороться, вести небольшую необъявленную войну всю свою жизнь.

И я думаю, что Джон Тьюки платил ужасную цену без какой-либо нужды. Он в любом случае был гением, но я думаю, было бы куда лучше и куда проще, если бы он захотел немного приспособиться, вместо того, чтобы утверждать эго. Он всегда одевается, как хочет. И это касается не только одежды, но и тысячи других вещей; люди продолжают бороться с системой. Но не то, что вы иногда не должны это делать!

Когда они переместили библиотеку из середины Мюррей Хилл на окраину, мой друг подал заявку на велосипед. Ну, организация была не глупая. Они немного подождали и отправили ему карту местности с вопросом: «Могли бы вы, пожалуйста, указать на этой карте, какими путями вы, вероятно, будете ездить, чтобы мы получили на вас страховку». Ещё несколько недель прошли; они спросили: «Где вы будете хранить велосипед и как он будет заперт, чтобы мы могли сделать то и то». Он в итоге понял, что его, конечно, забюрократизируют до смерти, поэтому он уступил. Он стал президентом Bell Laboratories.

Барни Оливер был хороший человек. Он как-то написал письмо в IEEE. В то время стандартная высота полок в Bell Labs была такой-то, а высота издания «IEEE Proceedings» была больше. Стандартную высоту полок нельзя было изменить, поэтому он написал человеку в издательстве IEEE письмо вроде: «Так-то много членов IEEE в Bell Labs и стандартная высота полок вот такая, поэтому размер журнала следует изменить». Он послал его за подписью своего босса. Ему пришла копия с подписью, но он так и не знает, был оригинал отправлен или нет. Я не говорю, что не следует предпринимать усилий к реформам. Я говорю, что по моим наблюдениям за способными людьми, они не позволяют себе предаваться такого рода борьбе. Они немного играют в неё, бросают, и занимаются своей работой.

Многие второсортные ребята вязнут в какой-то небольшой глупости системы и доходят до войны. Они тратят свою энергию на глупый проект. Тут вы можете мне сказать, что кто-то ведь должен менять систему. Я согласен. Кто-то должен. Но кем хотите быть вы? Человеком, который меняет систему, или человеком, который делает первоклассную науку? Кем из этих людей вы хотите быть? Когда вы боретесь с системой, осознавайте, что вы делаете, насколько далеко вы хотите пойти ради забавы, и сколько сил вы расходуете на борьбу с системой. Мой совет — оставить это кому-то другому, чтобы вы могли стать первоклассным учёным. Очень мало кто из вас способен одновременно и реформировать систему, и стать первоклассным учёным.

С другой стороны, мы не можем всегда уступать. Бывает, что определённая доля сопротивления необходима. Я наблюдаю, что почти все учёные получают удовольствие от определённой доли ковыряния системы просто из любви к этому. Это сводится к тому, по сути, что вы не можете быть оригинальны в одной области без оригинальности в других областях. Оригинальность подразумевает отличие от других. Вы не можете быть оригинальным учёным без каких-то других оригинальных характеристик. Но многие учёные позволяют своим причудам в других вещах заставлять себя платить намного большую цену, чем необходимо, за удовлетворение эго. Я не против утверждения эго вообще; я против некоторого.

Другой недостаток — злость. Часто учёный становится зол, а так нельзя подходить к вещам. Смех — да, злость — нет. Злость не туда направлена. Вы должны сотрудничать, а не бороться с системой всё время.

Ещё одно дело — следует смотреть на положительную сторону вещей вместо отрицательной. Я уже привёл несколько и можно привести ещё больше примеров того, как в конкретной ситуации, меняя взгляд, я превращал то, что явно было недостатком в преимущество. Я приведу ещё один пример. Я самовлюблённый человек; тут нет сомнений. Я знал, что многие люди, которые брали творческий отпуск, чтобы написать книгу, не завершили её в срок. Поэтому перед тем, как я ушёл в отпуск, я сказал всем друзьям, что книга будет готова! Конечно, я завершил бы её — мне было бы стыдно без неё вернуться! Я использовал своё эго, чтобы заставить вести себя, как хотел. Я похвастал о чём-то, чтобы быть вынужденным это исполнить. Я много раз обнаруживал, что оказавшись в положении загнанной в угол крысы, я оказываюсь удивительно способным. Я обнаружил, что когда я говорю «О, да, я дам тебе решение ко вторнику» без малейшей идеи, как это сделать, это срабатывает. К вечеру воскресенья я очень напряжённо думал о том, как сделаю это ко вторнику.

Я часто ставил свою гордость под удар и иногда я проваливался, но, как я уже сказал, как загнанная в угол крыса, я удивлён тому, как часто я делал хорошую работу. Я думаю, вам надо научиться использовать себя. Я думаю, вам надо знать, как посмотреть на ситуацию с другой стороны, которая увеличит шансы на успех.

Тут надо сказать, что людям очень-очень свойственен самообман. Есть масса способов исказить ситуацию и обмануть себя. Когда спросишь «почему ты не сделал то и то», у человека есть тысяча оправданий. Если посмотреть на историю науки, обычно есть десять готовых людей, и мы вознаграждаем человека, который был первым. Другие девять говорят: «Ну, у меня была идея, но я делал её и так далее, и далее». Очень много оправданий. Почему вы не были первыми? Почему не сделали правильно? Не примеряйте оправдания. Не обманывайте себя. Другим людям вы можете рассказывать какие угодно оправдания. Я не против. Но перед собой постарайтесь быть честны.

Если вы действительно хотите быть первоклассным учёным, вам надо знать себя, свои слабости, свои сильные стороны, и свои дурные недостатки, как моё самолюбие. Как вы можете превратить недостаток в преимущество? Как вы можете изменить ситуацию, когда у вас не хватает кадров, чтобы двигаться куда-то, когда именно это вам надо? Я повторяю ещё раз, что я видел, изучая историю, что успешный учёный менял точку зрения и то, что было недостатком, становилось преимуществом.

В общем, я утверждаю, что вот некоторые причины того, почему так много людей, которые могут дотянутся до величия, не достигают успеха: они не работают над важными задачами; они не становятся эмоционально вовлечены; они не пытаются превратить трудную ситуацию в какую-то другую, которая легко решается, но всё же важна; и они находят оправдания тому, почему что-то не делают. Они продолжают говорить, что это дело удачи. Я рассказал вам, как это легко; более того, я рассказал вам, как изменить ситуацию. Так что идите и становитесь великими учёными!

(Конец формальной части лекции).

Обсуждение — вопросы и ответы

Алан Чиновет: Это были 50 минут концентрированной мудрости и наблюдений, собранных в течение фантастической карьеры; Я потерял счёт наблюдениям, которые попадали в цель. Некоторые из них очень-очень своевременны. Одно из них — мольба о большей компьютерной мощности; этим утром я ничего кроме этого не слышал от нескольких людей — снова и снова. Так что это было точно в точку сегодня, хотя уже прошло 20-30 лет с тех пор, как ты делал такие замечания, Дик. Я вижу самые разные уроки, которые мы все можем извлечь из твоей лекции. Например, я надеюсь, что когда в будущем буду ходить по коридорам, не увижу в Bellcore столько закрытых дверей. Это наблюдение показалось мне очень интригующим.

Спасибо тебе огромное, Дик, это были замечательные воспоминания. Я теперь открываю время для вопросов. Я уверен, многие хотели бы отреагировать на некоторые идеи, которые Дик высказал.

Хэмминг: Сперва позвольте ответить Алану насчёт вычислительных машин. У меня были вычислительные машины в исследовательском отделе и десять лет я повторял своему руководству: «Уберите эту !&@#% машину из исследовательского отдела. Нас всё время вынуждают решать задачи. Мы не можем вести исследовательскую работу, потому что слишком заняты поддержкой и работой вычислительных машин». В итоге сообщение дошло. Они убрали машины из исследовательского отдела куда-то в другое место. Я стал, по меньшей мере, персоной нон-грата, и я удивлялся, что люди меня не пинали за то, что у всех забрали их любимую игрушку. Я пошёл в кабинет Эда Дэвиса и сказал: «Смотри, Эд, ты должен дать своим исследователям машину. Если ты дашь им большую машину, мы вернёмся к той же проблеме, которая была, когда мы были так заняты машинами, что не могли думать. Дай им самую маленькую машину, какую сможешь, потому что они очень способные люди. Они научатся делать работу на маленькой машине вместо большой». Так появился UNIX. Мы дали им довольно маленькую машину и они решили заставить её делать большие вещи. Им пришлось создать для этого систему. Она называется UNIX!

Алан Чиновет: Я просто должен ответить на это. В нашей нынешней среде, Дик, мы боремся с некоторой бюрократией, приписываемой регуляторам или требуемой ими, и при этом есть одна фраза, которую высказал один рассерженный ассистент вице-президента, и которую я использовал снова и снова. Он прорычал, что «Юникс никогда не был целью!».

Вопрос: Что насчёт личного стресса? Влияет ли он?

Хэмминг: Да, влияет. Если вы не вовлекаетесь эмоционально, не влияет. У меня были язвы в начальной форме почти все годы работы в Bell Labs. Я с тех пор перешёл в морскую школу и несколько расслабился, и теперь моё здоровье намного лучше. Но если вы хотите быть великим учёным, вы должны мириться со стрессом. Вы можете вести приятную жизнь; вы можете быть или «хорошим парнем» или великим учёным. Но «хорошие парни приходят последними», как сказал Лео Дюроше. Если вы хотите вести приятную счастливую жизнь с кучей развлечений и прочим, то ведите приятную жизнь.

Вопрос: С замечанием о смелости никто не может поспорить; но тем из нас, у кого седые волосы, или кто довольно авторитетен, не приходится особо беспокоиться. Но среди молодых людей в эти дни я чувствую реальное беспокойство о том, чтобы брать на себя риски в высококонкурентной среде. Есть ли у вас какие-то мудрые слова на этот счёт?

Хэмминг: Я снова вспомню Эда Дэвиса. Эд Дэвис задумывался об общей утрате мужества в нашем обществе. Мне кажется, мы проходили через разные периоды. Пройдя войну, выйдя из Лос Аламоса, где мы создавали бомбу, из работы над радарами и прочим, в математические департаменты и исследования пришла группа людей с мощным характером. Они только что видели, как делаются вещи. Они только что победили в войне, что было фантастически. У нашей смелости были причины и потому мы многое сделали. Я не могу организовать такую же ситуацию, чтобы это повторить. Я не могу винить нынешнее поколение за то, что у них нет смелости, хотя я согласен с тем, что вы говорите. Я просто не могу кого-то за это винить. Мне не кажется, что у них есть стремление к величию; у них нет к тому смелости. Но у нас была, потому что мы были в благоприятных для того обстоятельствах; мы вышли из потрясающе успешной войны. В этой войне дела долго выглядели очень-очень плохо; это была очень отчаянная борьба, как вы хорошо знаете. И успех, я думаю, дал нам смелость и самоуверенность; вот почему с поздних сороковых и в пятидесятые вы видите потрясающую продуктивность в лабораториях. Потому что многие из нас раньше были вынуждены изучать вещи, которые мы не хотели изучать, и мы были вынуждены держать дверь открытой — и тогда мы могли использовать то, что узнавали. Это правда и я не могу ничего с этим поделать; я также не могу винить нынешнее поколение. Это просто факт.

Вопрос: Есть ли что-то, что может или должен делать менеджмент?

Хэмминг: Менеджмент может сделать очень мало. Если вы хотите поговорить об управлении исследованиями, это совершенно другая тема. Это займёт ещё час. Данная лекция о том, как отдельный человек делает очень успешную исследовательскую работу несмотря на действия менеджмента или любое другое противостояние. И как вы её делаете? Так, как люди, которые, как я видел, делали её. Это всё настолько просто и настолько сложно.

Вопрос: Брейнштурм — ежедневный процесс?

Хэмминг: Когда-то это была очень популярная штука, но не похоже, что она оправдывает себя. Для себя я нахожу желательным разговаривать с другими людьми; но сессия мозгового штурма редко что-то даёт. Я захожу к кому-нибудь поговорить и говорю: «Смотри, я думаю, тут что-то есть. Вот, что как мне кажется, я вижу…» И мы начинаем обсуждать. Но вы при этом хотите говорить со способными людьми. Чтобы привести другую аналогию, вы знаете идею «критической массы». Если у вас достаточно чего-нибудь, то у вас есть критическая масса. Есть также идея, которую я называю «звукопоглотители». Когда у вас слишком много звукопоглотителей, вы выдаёте идеи, а они просто говорят «да, да, да». Вы же хотите получить критическую массу в действии; «Да, это напоминает мне о том-то и том-то» или «А ты подумал об этом?». Когда вы общаетесь с другими людьми, вы хотите избавиться от этих звукопоглотителей, которые приятные люди, но просто отвечают «О, да». Вы хотите найти людей, которые будут сразу стимулировать вас.

Например, вы не могли поговорить с Джоном Пирсом и не быть простимулированным. Были другие люди, с которыми я общался. Например, Эд Гилберт; я регулярно заходил в его кабинет и задавал ему вопросы, слушал, и возвращался простимулированный. Я аккуратно выбирал людей, с которыми занимался мозговым штурмом или не занимался, потому что звукопоглотители — это проклятие. Они просто «хорошие парни»; они заполняют пространство и ничего не привносят; только поглощают идеи, и новые идеи просто умирают, вместо того, чтобы отзываться дальше. Да, я нахожу необходимым разговаривать с людьми. Я думаю, люди с закрытыми дверями не делают это, поэтому им не удаётся отточить свои идеи, как «Ты вот тут когда-либо что-то замечал?». Я никогда ничего не знал о чём-то — я могу пойти и посмотреть. Кто-то указывает путь. При визите туда, я уже нахожу несколько книг, которые я должен прочесть, когда буду дома. Я разговариваю с людьми и задаю вопросы, когда думаю, что они могут ответить и дать наводки, о которых я не знаю. Я выхожу и ищу!

Вопрос: Как вы распределяли своё время между чтением, написанием и собственно исследовательской работой?

Хэмминг: Я с первых дней считал, что следует тратить по меньшей мере столько же времени на полировку и презентацию, сколько и на само исследование. Теперь по меньшей мере 50% времени должно уходить на презентацию. Это большое, большое число.

Вопрос: Сколько сил должно уходить на работу в библиотеке?

Хэмминг: Это зависит от области. Я вот, что скажу об этом. Был парень в Bell Labs. Очень-очень умный парень. Он всегда был в библиотеке, он читал всё. Если вы хотели ссылок, вы шли к нему и он давал вам всякие разные ссылки. Но в процессе формирования этих теорий я сформировал утверждение: его именем в долгосрочной перспективе не будет названо ни одного эффекта. Он уже ушёл из Bell Labs и является адъюнкт-профессором. Он был очень ценен; это несомненно. Он написал некоторые очень хорошие статьи в Physical Review; но его именем не было названо ни одного эффекта, потому что он читал слишком много. Если вы всё время читаете, что сделали другие люди, вы будете думать, как думали они. Если вы хотите думать новые мысли, отличающиеся мысли, тогда делайте то, что делают многие креативные люди: сформулируйте задачу достаточно ясно и отказывайтесь смотреть какие-либо ответы, пока основательно не продумаете задачу — как вы будете решать её, как вы можете немного изменить её, чтобы поставить её правильно. Поэтому да, вам надо быть в курсе. Вам надо быть в курсе больше чтобы узнавать, какие есть задачи, чем читать, чтобы находить решения. Чтение, чтобы находить решения, не кажется путём к значимым исследованиям. Поэтому я дам два ответа. Вы читайте; но имеет значение не сколько, а как вы читаете.

Вопрос: Как сделать, чтобы вашим именем что-то назвали?

Хэмминг: Делая отличную работу. Я расскажу вам историю об окне Хэмминга. Я довольно много раз напрягал Тьюки, и я получил от него звонок из Принстона. Он писал о спектральной плотности мощности и спросил меня, не буду ли я против, если он назовёт определённое окно «окном Хэмминга». И я ответил ему: «Ну, Джон, ты прекрасно знаешь, что я сделал только малую часть работы, но ты тоже сделал много». Он ответил: «Да, Хэмминг, но ты внёс много маленьких вещей. Ты заслуживаешь части признания». Поэтому он назвал его окном Хэмминга. Тут дайте я продолжу. Я часто подталкивал Джона насчёт подлинного величия. Я говорил, что подлинное величие — это когда твоё имя как ампер, ватт и фурье — когда оно пишется с малой буквы. Так появилось окно Хэмминга.

Вопрос: Дик, прокомментируете ли относительную эффективность чтения лекций, написания публикаций и книг?

Хэмминг: В краткосрочной перспективе, публикации очень важны, если вы хотите простимулировать кого-то завтра. Если вы хотите получить долгосрочное признание, написание книг кажется мне более значимым вкладом, потому что большинству из нас нужно сориентироваться. В наши дни практически бесконечного знания нам надо сориентироваться, чтобы найти путь. Я расскажу, что такое бесконечное знание. Со времён Ньютона по наши дни научное знание удваивается каждые 17 лет или около того. И мы справляется с этим специализацией. В следующие 340 лет при таком темпе будет 20 удвоений, то есть миллион. Будет миллион специализаций в каждой ныне существующей области. Так не выйдет. Рост знаний захлебнётся, пока у нас не появятся другие инструменты. Я считаю, что книги, которые пытаются переварить, скоординировать, избавиться от повторов, избавиться от менее плодотворных методов и чётко представить основные идеи, которые известны сейчас, будут оценены будущими поколениями. Публичные лекции необходимы, частные лекции необходимы, публикации необходимы. Но я склонен считать, что в долгосрочной перспективе, книги, которые пропускают то, что не важно, важнее книг, которые рассказывают вам всё, потому что вы не хотите знать всё. «Я не хочу знать так уж много о пингвинах». Вы хотите знать только суть.

Вопрос: Вы упомянули проблему Нобелевской премии и того, что впоследствии становится с некоторыми людьми. Разве это не вид более общей проблемы славы? Что тут можно сделать?

Хэмминг: Вы можете делать, например, вот что. Примерно каждые семь лет значительно, если не полностью, меняйте область своей работы. К примеру, я переключался с вычислительной математики на аппаратное обеспечение, оттуда на программное обеспечение, и так далее, потому что есть тенденция к расходованию своих идей. Когда вы приходите в новую область, вам приходится начинать сначала, как новорожденному. Вы уже не большой важный человек и вы можете начать сначала и вы можете начать сажать жёлуди, которые станут огромными дубами. Шеннон, я считаю, погубил себя. Когда он ушёл из Bell Labs, я сказал: «Это конец научной карьеры Шеннона». Я получил много огня от своих друзей, которые говорили, что Шеннон был так же умён, как всегда. Я отвечал: «Да, он будет так же умён, но это конец его научной карьеры», и я действительно считаю, что так и было.

Вы должны меняться. Вы со временем устаёте; вы расходуете свою оригинальность в одной области. Вам надо найти что-то рядом. Я не говорю, чтобы вы переключались с музыки на теоретическую физику, а там на английскую литературу; я подразумеваю, что в своём поле вам следует переключаться между областями, чтобы не застаиваться. Нельзя принудить переключаться каждые семь лет, но будь это возможно, я бы сделал это условием для исследовательской работы — чтобы вы меняли область своих исследований каждые семь или десять лет; менеджмент имеет право заставить вас измениться. Я бы настаивал на изменении, потому что это серьёзно. Ведь что происходит с людьми — они нарабатывают какой-то метод и продолжают использовать его. Они шагают в направлении, которое было верным тогда, но мир меняется. Уже есть новое направление, но старики всё ещё шагают в ту старую сторону.

Вам нужно оказываться в новой области, чтобы получать новые точки зрения, и лучше до того, как израсходуете все старые. Вы можете работать над этим, но это требует усилий и энергии. Это требует смелости сказать: «Да, я откажусь от моей большой репутации». Например, когда были выпущены коды коррекции ошибок, я сказал: «Хэмминг, теперь ты постараешься делать что-то другое, чем почивать в этой области». Я обдуманно отказался продолжать работать в этой области. Я даже не читал публикации, чтобы заставить себя делать что-то другое. Я управлял собой — чему я и учу во всей этой лекции. Зная многие свои недостатки, я управляю собой. У меня много недостатков, поэтому у меня много проблем — то есть возможностей для управления.

Вопрос: Как вы сравните исследовательскую работу и менеджмент?

Хэмминг: Если вы хотите быть великим исследователем, вы не станете им, будучи президентом компании. Другое дело, если вы хотите быть президентом компании. Я не против того, чтобы быть президентом компании. Я просто не хочу. Я думаю, Иан Росс делает хорошую работу в качестве президента Bell Labs. Я не против этого; но вы должны чётко понимать, чего хотите. Ещё, когда вы молоды, вы можете захотеть быть великим учёным, но пожив больше, вы можете изменить мнение. Например, я пошёл однажды к своему боссу, Боду, и спросил: «Почему ты вообще стал главой департамента? Почему ты не остался просто хорошим учёным?» Он ответил: «Хэмминг, у меня было видение того, какой должна быть математика в Bell Laboratories. И я понимал, что чтобы это видение воплотилось, это должен был сделать я; я должен был быть главой департамента». Когда вы можете в одиночку воплотить то, что хотите, тогда вам следует этим заниматься. Как только ваше видение, того, что, как вы считаете, должно быть сделано, больше того, что вы можете сделать в одиночку, вам надо двигаться в менеджмент. И чем больше видение, тем дальше в менеджмент вам надо идти. Если у вас есть видение того, какой должна быть вся лаборатория или вся Bell System, вам надо идти туда, чтобы это осуществить. Вы не можете это осуществить легко снизу.

Это зависит от ваших целей и желаний. И по мере их изменения в жизни вы должны быть готовы меняться. Я выбрал избегать менеджмента, потому что я предпочитал делать то, что могу делать в одиночку. Но это выбор, который сделал я, и он субъективен. Каждый человек имеет право на собственный выбор. Пусть ваш ум будет открыт. Но когда вы выберете путь, ради всего святого, осознавайте, что вы сделали и что решили. Не пытайтесь делать и одно и другое.
Вопрос: Как важны собственные ожидания к себе или как важно быть окружённым людьми, которые ждут от вас отличной работы?

Хэмминг: В Bell Labs каждый ждал от меня хорошей работы. Это здорово помогало. Каждый ждёт, что ты сделаешь хорошую работу, поэтому ты её делаешь. Я думаю, очень ценно иметь вокруг первоклассных людей. Я выискивал лучших людей. Как только стол физиков в столовой потерял лучших людей, я ушёл. Как только я увидел, что то же самое произошло со столом химиков, я ушёл. Я старался быть с людьми с огромными способностями, чтобы я мог учиться у них, с людьми, которые ждали от меня отличных результатов. Обдуманно управляя собой, я думаю, я добился намного лучшего, чем если бы оставил дело на самотёк.

Вопрос: Вы в начале разговора принизили роль удачи; но вы также, кажется, пропустили обстоятельства, которые привели вас в Лос Аламос, Чикаго, Bell Laboratories.

Хэмминг: Была некоторая удача. С другой стороны, я не знаю альтернативных ветвей развития. Пока вы не сможете сказать, что другие ветви не были бы в равной степени или более успешны, я не могу сказать. Являются ли удачей та конкретная вещь, которую вы делаете? Например, когда я встретил Фейнмана в Лос Аламосе, я знал, что он получит Нобелевскую премию. Я не знал, за что. Но я знал очень хорошо, что он сделает отличную работу. Неважно, какие направления появились бы в будущем, этот человек делал бы отличную работу. И точно — он делал отличную работу. Это не так, что вы сделали немного отличной работы в конкретных обстоятельствах, и это была удача; есть много возможностей рано или поздно. Есть целая бадья полная возможностей, из которой, если вы в такой ситуации, вы вытягиваете одну, и вы хороши в одном вместо чего-то другого. Есть элемент удачи. И да, и нет. Удача благоволит подготовленному разуму; удача благоволит подготовленному человеку. Это не гарантировано. Я не гарантирую, что успех совершенно несомненен. Я бы сказал, что удача влияет на вероятности, но есть определённый контроль со стороны человека.

Ступайте и делайте великую работу!

Источник - Перевод

Нравится

Похожие статьи: